Неточные совпадения
Мы тронулись в путь; с трудом пять худых кляч тащили наши повозки по извилистой дороге на Гуд-гору; мы шли пешком сзади, подкладывая камни под колеса, когда лошади выбивались из сил; казалось, дорога вела на небо, потому что, сколько глаз мог разглядеть, она все поднималась и наконец пропадала в облаке, которое еще с вечера отдыхало на
вершине Гуд-горы, как коршун, ожидающий добычу; снег хрустел под ногами нашими; воздух становился так редок, что было больно дышать; кровь поминутно приливала в голову, но со всем тем какое-то отрадное чувство распространилось по всем моим жилам, и мне было как-то весело, что я так высоко над
миром: чувство детское, не спорю, но, удаляясь от условий общества и приближаясь к природе, мы невольно становимся детьми; все приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою, какой была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять.
На
вершинах польской духовной жизни судьба польского народа переживается, как судьба агнца, приносимого в жертву за грехи
мира.
Гений выражает судьбу народа, а на
вершинах и судьбу человека и
мира.
Такого круга людей талантливых, развитых, многосторонних и чистых я не встречал потом нигде, ни на высших
вершинах политического
мира, ни на последних маковках литературного и артистического. А я много ездил, везде жил и со всеми жил; революцией меня прибило к тем краям развития, далее которых ничего нет, и я по совести должен повторить то же самое.
Как бы ограничен ни был мой взгляд, все же он на сто тысяч туазов выше самых высоких
вершин нашего журнального, академического и литературного
мира; меня еще станет на десять лет, чтобы быть великаном между ними.
При этом нельзя не заметить, что у Гарибальди нет также ни на йоту плебейской грубости, ни изученного демократизма. Его обращение мягко до женственности. Итальянец и человек, он на
вершине общественного
мира представляет не только плебея, верного своему началу, но итальянца, верного эстетичности своей расы.
Он хотел пережить божественное, когда Бога нет, Бог убит, пережить экстаз, когда
мир так низок, пережить подъем на высоту, когда
мир плоский и нет
вершин.
Раскол был уходом из истории, потому что историей овладел князь этого
мира, антихрист, проникший на
вершины церкви и государства.
Над Монте-Соляро [Монте-Соляро — высшая горная точка острова Капри, 585 м. над уровнем моря.] раскинулось великолепное созвездие Ориона,
вершина горы пышно увенчана белым облаком, а обрыв ее, отвесный, как стена, изрезанный трещинами, — точно чье-то темное, древнее лицо, измученное великими думами о
мире и людях.
Сердце захолонуло. Я все забыл: где я? что я? Я вижу себя стоящим в необъятном просторе: мрак бездны глубоко внизу, розовое золото двух снеговых
вершин над моим, гигантских размеров, вторым «я». Стою, не в силах пошевелиться. Второй «я» зачаровал меня, поглотил весь
мир. Он начинает бледнеть и как будто таять.
— Мне одно известно: на гору идёшь — до
вершины иди, падаешь — падай до дна пропасти. Но сам я этому закону не следую, ибо — я ленив. Ничтожен человек, Матвей, и непонятно, почему он ничтожен? Ибо жизнь прекрасна и
мир обольстителен! Сколько удовольствий дано, а — ничтожен человек! Почему? Сия загадка не разгадана.
Нет у меня слов, чтобы передать восторг этой ночи, когда один во тьме я обнял всю землю любовью моею, встал на
вершину пережитого мной и увидел
мир подобным огненному потоку живых сил, бурно текущих к слиянию во единую силу, — цель её — недоступна мне.
Люди поражаются восторгом и изумлением, когда глядят на снежные
вершины горных громад; если бы они понимали самих себя, то больше, чем горами, больше, чем всеми чудесами и красотами
мира, они были бы поражены своей способностью мыслить.
Но кто ж она? Что пользы ей вскружить
Неопытную голову, впервые
Сердечный
мир дыханьем возмутить
И взволновать надежды огневые?
К чему?.. Он слишком молод, чтоб любить,
Со всем искусством древнего Фоблаза.
Его любовь, как снег
вершин Кавказа,
Чиста, — тепла, как небо южных стран…
Ему ль платить обманом за обман?..
Но кто ж она? — Не модная вертушка,
А просто дочь буфетчика, Маврушка…
Сидя рядом с Кузиным, я слушаю краем уха этот разговор и с великим
миром в душе любуюсь — солнце опустилось за Майданский лес, из кустов по увалам встаёт ночной сумрак, но
вершины деревьев ещё облиты красными лучами. Уставшая за лето земля дремлет, готовая уснуть белым сном зимы. И всё ниже опускается над нею синий полог неба, чисто вымытый осенними дождями.
Учение Платона об идеях,
вершиной которых является идея Блага, само Божество, необходимо имеет два аспекта, вверх и вниз: идеи имеют самосущее бытие в «умном месте», представляя собой нечто трансцендентное мировому бытию, как быванию, но они же его собой обосновывают, бытие причастно им, а они бытию, между двумя
мирами существует неразрывная связь — причины и следствия, основы и произведения, эроса и его предмета и т. д.
«Когда здоровая природа человека действует, как целое, когда он чувствует себя в
мире, как в одном великом, прекрасном, достойном и ценном целом, когда гармоническое чувство благоденствия наполняет его чистым, свободным восхищением, — тогда мировое Целое, если бы оно могло ощущать само себя, возликовало бы, как достигшее своей цели, и изумилось бы
вершине собственного становления и существа».
Было еще темно, когда удэхеец разбудил меня. В очаге ярко горел огонь, женщина варила утренний завтрак. С той стороны, где спали стрелки и казаки, несся дружный храп. Я не стал их будить и начал осторожно одеваться. Когда мы с удэхейцем вышли из юрты, было уже совсем светло. В природе царило полное спокойствие. Воздух был чист и прозрачен. Снежные
вершины высоких гор уже озарились золотисторозовыми лучами восходящего солнца, а теневые стороны их еще утопали в фиолетовых и синих тонах.
Мир просыпался…
Рай в природе сохранился в ее красоте, в солнечном свете, в мерцающих в ясную ночь звездах, в голубом небе, в незапятнанных
вершинах снеговых гор, в морях и реках, в лесу и хлебном поле, в драгоценных камнях и цветах и в красоте и убранстве
мира животного.
— При этом торжественном клике, раздающемся от Вислы до Днепра, от Балтийского моря до Карпатских
вершин, Польша, гремя цепями своими на весь
мир, облеклась в глубокий траур. Схватив в одну руку меч, в другую крест, она не наденет цветного платья, пока этими орудиями не поборет своих притеснителей. И меч и крест сделают свое дело.
Греческая трагедия, как и
вершины греческой философии, указывали на неизбежность прорыва за пределы замкнутого античного
мира, они вели к новому христианскому
миру.
Только с
вершины той пышно плюшем украшенной башни
Жалобным криком сова пред тихой луной обвиняет
Тех, кто, случайно зашедши к ее гробовому жилищу,
Мир нарушают ее безмолвного древнего царства.
Все силы, какие есть в
мире, нашел я в душе человека, и не дремала ни одна из них, и в буйном водовороте своем каждая душа становилась подобной водяному смерчу, основанием которому служит морская пучина, а
вершиною — небо.
Привыкнуть к ней трудно, да и не дай бог, а без привычки ее нельзя переносить, не угнетая в себе самых лучших своих чувств, на самой
вершине которых в живой и благородной душе всегда будет стремление «поклоняться духом и истиною» Духу истины, иже от Отца исходит и живит
мир.
Злодей! он лестью приманил
К Москве свои дружины;
Он низким
миром нам грозил
С кремлёвския
вершины.
«Пойду по стогнам с торжеством!
Пойду… и всё восплещет!
И в прах падут с своим царём!..»
Пришёл… и сам трепещет;
Подвигло мщение Москву:
Вспылала пред врагами
И грянулась на их главу
Губящими стена́ми.